В.В.Медушевский

 

Наставница монахинь.

К 25-летию со дня кончины старицы схимонахини Антонии

(Кавешниковой, 1904-1998)

 

Предисловие

 

Кладезь жизнетворящей мудрости, родник светлой духоносной силы, русское монашество!  — Не объединилась бы без него восставшая из россыпи славянских племен русская земля! Не поднялась бы, не просияла в мире самостоящая Русская цивилизация!

В дремучих лесах молился преподобный Сергий Радонежский, но по справедливости назвали его русские люди игуменом земли Русской. В ином прочтении это греческое слово звучит как гегемон. Но гегемон — насильник, а игумен — духовный наставник, вождь в движении к свету. Благословленные преподобным Сергием на ратный подвиг, схимонахи Ослябя и Пересвет своим примером героизма вдохновили русских воинов на смерть ради победы правой веры. Сразу же после Куликовской битвы, в том же 1380 году, святой князь Димитрий Донской в благодарность за победу основал Николо-Угрешский монастырь. И ныне он, прекраснейший, стоит в подмосковном городе Дзержинском на площади святителя Николая.

В 1799 году, когда прп. Серафим стоял на камне в молитве за всех, А.Суворов совершает свой немыслимый переход через Альпы, родится А.Пушкин, который одарит выстоявшую и восставшую после первой отечественной войны Россию необыкновенно точным и подъемным языком. Жизнь едина, и без молитвы не поднимается.

Хор «Вставайте люди русские на славный бой, на смертный бой» из фильма С.Эйзенштейна «Александр Невский» с музыкой С.Прокофьева, поднял дух страны, подготовив ее к самому крупному испытанию Великой отечественной войны.

Как бы и ныне восстать России и миру из липкого плена растлении? И вот песня Ярослава Дронова «Встанем», записанная на диск 23 февраля 2022 года, победно пронеслась по всем континентам Земли, поднимая человечество на защиту традиции. Традиция по-русски переводится как предание, как передача света и духовной силы по поколениям. Начался новый этап Новейшего времени — эпоха глобальных перемен и великих шансов. Подъем же духа питается небесным вдохновением.

В этот новый период глобального бытия вновь остро требуется стране припасть к источнику всех сил.

 Духом мудрости и необоримой силы полнится жизнь и монашеские наставления схимонахини Антонии. Потому так своевременна эта брошюра, выходящая в двадцать пятую годовщину со дня  упокоения старицы.

Жизненный стержень, основание крепости бытия, дух победы пронесла она через все немыслимые испытания. Что это за стержень?

«Ничего не искать на земле, кроме близости Божией», — так наставляла она монахинь, а с ними и всех людей.

Там, внутри, в сияющем чертоге близости,—  все: любовь, превысшая всяческого ума, красота неизреченная, восторг, крепость, достоверность, огненнаяи мощь бытия. Там Дух Святой, там Царство Божье.

А вне близости человек иссыхает. Молитва становится сухой, если не износится из жажды духовной. «Отче наш»! Произнести эти слова, — пишет апостол Павел — можно только Духом Святым, Духом усыновления. Так его-то еще стяжать надо. А как стяжать? Никакие подвиги сами по себе не дадут ничего. Становятся же плодоносными, только если исторгаются из жажды беспредельной близости Богу. Тогда любые обстоятельства, любые повороты судьбы тут же претворяются в молитву, жизнь обретает стержень, становится целестремительной.

Не потому учила старица, что прочитала о том. Учила потому, что жила так сама, и удостоверилась достоверностью непререкаемой, что это хорошо, и лучшего в мире — нет ничего.

В сердцевину брошюры помещены вдохновляющие наставления старицы. Но и сама ее жизнь — изумительное поучение для нас. С ее жизненного подвига стяжания близости Божией и начнем.

 

Когда мы, последние по времени чада матушки, начали собирать свидетельства очевидцев ее жизни, материал неожиданно оказался огромным. Старец протоиерей Михаил Труханов, под окормлением которого мы оказались сразу после смерти матушки, каждое воскресенье заинтересованно спрашивал, как идет написание книги. Торопил: «Можете не успеть». Часто бывая в научных командировках в Одессе, я познакомился с некоторыми из 12 одесских дочерей матушки, которые поделились письмами старицы к ним. К сожалению, некоторые чада матушки в других городах России, скончались, прежде чем мы смогли записать их воспоминания.

На основе огромного материала составлены две книги о старице, издававшиеся в России, Белоруссии, Грузии, Болгарии, на Украине, на Святой Горе Афон. Названия книг схватывают две стороны ее жизни, неразрывные: «Я испытал тебя в горниле страданий» и «Помяните мою любовь». Горнило страданий для матушки стало школой преуспеяния в главном.

Небесную любовь, летящую над землей, подхватывая жаждущих ее, —  как стяжать? Матушка Антония, простая донская казачка по происхождению, так оценила свой путь: «Судьба-то, она горькая. А вот то, что всего уж дадено, – это чрезмерно». Дары, которые она принимала с величайшим смирением и благодарностью, действительно, непредставимые. Мгновенная всеохватная прозорливость касалась прошлого, настоящего, будущего, загробной жизни. А еще дары чудотворений, мудрости, исцелений, сила благословений, да и всякого слова. «Вооружимся против них (бесов) благодушно», — наставлял прп. Иоанн Лествичник. Именно так, ни на миг не выходя из блаженной близости Богу, матушка изгоняла бесов. Но над всеми дарами простиралась вера, светящаяся любовью. Как она возрастала?

Тяга к особой близости Богу проявилась в самом раннем детстве, Пример подавали родители. «Родители у меня были божественные», — с любовью рассказывает старица в видеозаписи. Они были странноприимцами. Богомольцы, тянувшиеся на Святую Землю и возвращавшиеся на родину, рассказывали о радостях жизни в святости. Монахинями недалеко расположенного Сезеновского монастыря были и две тети девочки.

Движимая жаждой близости Богу, двухлетняя Настя (так звали будущую старицу) однажды вбежала в алтарь. Служивший священник предсказал ей путь глубоко воцерковленной жизни. 

Но после блаженного детства ждали ее суровейшие испытания. Как и многим людям в нашей стране, пришлось изведать ей все ужасы Новейшего времени. Она прошла горнило Гулага, учреждений карательной медицины. Но, главное: как прошла? С чем вышла, как стала наставницей многих людей?

Оказавшись в Тагиллаге и увидев множество изможденных людей, таскавших непосильные тяжести (лагерь только строился), она взмолилась Пресвятой Богородице: «Матушка-Царевнушка, помоги!»  Что-то осенило ее. Она запела. Подскочивший к ней надзиратель определил: «Будешь петь в самодеятельности, работать — в слабосилке». После освобождения скажет она племяннице:  «Это ведь все Божья Матерь Она ко мне приходила. Приходила и говорила: «Все будет хорошо».

Дивный голос матушки! До лагеря она пела в концертах с Руслановой, позже станет певчей и регентом в церковном хоре. Матушка учила петь молитвенно. О своем труде вспоминает: «Я старалась, чтобы всех нас покрывала любовь, чтоб мы могли Бога сладко славить». А как пела заключенным? «И по моим по шелковистым косам прошел конвойный кованый сапог», — щемящее письмо дочери к матери. Зэки рыдали, дарили кусочки хлеба — великая жертва голодных.

А что такое «слабосилка»? Оказалось — работа санитарки: ухаживать за умирающими, а потом перетаскивать иссохшие тела в морг. 10 630 трупов за один 1942 год!. Как нести труп того, кого любишь? Как бревно? Матушка молилась глубоко, с любовью, с полной самоотдачей. Вот где истоки удивительного дара свыше: видеть участь умерших, исправляя ее живым участием и усердной молитвой. Позже, в кладбищенском храме в Калитниках, где она была регентом левого хора,  она тоже будет провожать в последний путь усопших. Еще позже станет точно называть женщинам число совершенных абортов, видеть и слезно молиться о душах убитых детей и так исправлять жизнь матерей, когда вдруг исцелялись смертельные болезни, мужья прекращали пить, дети переставали безумствовать.

 

Необыкновенной школой возрастания затем стали учреждения карательной медицины. От христианской веры и от сумасшествия правозащитников лечили мучительнейшими инсулиновыми шоками. Мало терпеть. Надо жить полнокровной жизнью христианина.  Кому исповедовать грехи в отсутствие священника? По совету апостола Иакова, — друг другу. Другими стали врачи.

Анастасия покаянно укоряла себя пред ними, а они старательно заносили признания в медицинские карты как свидетельства сумасшествия: «свое настроение называет «неважным» («злая»), мысли свои называет «негативными» (тоска)», цитировали её высказывания: «Душа мучается, не находит себе места и покоя». Анастасия боролась с помыслами малодушия и получала укрепления свыше. «Я знала, что выйду, что я пройду весь этот ад и выйду. Господь не допустит!» — расскажет она после освобождения своей племяннице. И из медицинских записей несутся к нам победные её слова, исповеданные перед врачами: «Верю в пророчества, ничего другого не дано, по своей судьбе буду жить».

Мало того! Матушка еще и наставляла врачей. «Ты давно не приобщалась. Нужно за правду страдать», — с любовью говорила она врачу Виолетте Николаевне, Откуда узнала, что та крещена? Здесь свидетельство прозорливости и дерзновения в вере. «Матушка, как ты все видишь»\? — спросит ее духовный сын. «Я Вас как книгу читаю»,

Что заставляло ее вести себя столь необычно? Любовь! Из страданий в Гулаге и учреждениях карательной медицины вынесла Анастасия и этот самый драгоценный дар веры. 

«Любимые мои», — будет позже писать она врачам. «Всем привет – Наталье Сивовне, Аркадию Осиповичу, Ольге Моисеевне, еще привет няне Варе и няне Кате, это мои любимые. Я Вами не обижена, спасибо Вам за всё, милая Виолетта Николаевна, какая Вы добрая были для меня, как ангел! До свидания, целую, Ася».

 По выходе из психбольницы совершит она странный поступок. Испросит справку о «болезни». С нею станет всей России странницей, чтобы возжигать повсюду пламень настоящей жизнесозидательной христианской веры. Ее будут арестовывать, справка поможет.

В Одессе особенно часто она беседовала на могилке прозорливого старца Иоанна Петровича Жуковского, к которому и тогда, и по сей день ходят люди. Вот впечатление одной из ее 12 духовных тамошних дочерей: «Все, затаив дыхание, слушали ее... она как бы преобразилась, и слова ее плыли, как молитва, и мне казалось, что над нами летали ангелы».

А еще в странствиях она, словно пчелка, собирала мед с цветов святости. В общении со святыми ищущий большего и сам возрастает в святости. Откуда матушка узнавала места обитания угодников Божиих? Святая Русь знает своих. Вот она у Глинских старцев, с которыми будет держать связь, переписываться со схиархимандритом Серафимом (Романцовым). В монастыре ей дают совет: ехать к киевскому старцу схимонаху Дамиану, келейнику и ученику Ионы Киевского. По приезде матушка покупает мягкие конфеты («потому что у него нет зубов» — объяснила спутницам). Вышедший старец вопрошает народ: кто мне сейчас привез конфеты, потому что у меня нет зубов? Матушка дарит старцу конфеты и трехлитровую банку с березовым соком. В беседе с матушкой (тогда еще не монахиней) старец, указывая на свою схиму, говорит ей: «И ты будешь такую носить».

Духовным отцом Анастасии стал прп. Кукша Одесский, а после его смерти, — прп. Амфилохий Почаевский.

Симеон Новый Богослов писал: «Кто не изволяет со всей любовью и желанием в смиренномудрии соединиться с самым последним (по времени) из всех святых, имея к нему некое неверие, тот никогда не соединится и с прежними». Последний по времени святой — почему важно? Из-за близости условий бытия и большего числа подробностей. Так, в послушании старцам, в теплом общении со старицами Ольгой (Ложкиной), с Нилой (Новиковой), у которой гостила в поселке «Фосфоритный», всходила душа Анастасии, чтобы затем ей и самой стать старицей Антонией в обилии мудрости и иных благодатных даров. Благодать Божия была главным учителем. Келейнице 90-летней схимонахини Антонии однажды войдет помысл: ну как же это матушка ничего не читает? В ответ на невысказанное недоумение старица заговорила о тайнах Троического богословии — и такими дивными словами, «как будто она преподобного Симеона Нового Богослова читала».

Предсказание старца Дамиана о великой схиме исполнилось спустя 36 лет, 24 марта 1990 года в Толгском монастыре. «Миллионная сила», — говорила о ней старица..

Публикуемый далее материал о толгском периоде ее жизни прольет свет на то, как, оставаясь смиреннейшей схимницей, незримо будет руководить она духовной жизнью монастыря. После тяжких трудов (монастырь только возрождался) приходили ночами к матушке сестры монастыря — учиться тайнам умного монашеского делания. Бездна премудрости и поучений! Новый материал был подарком самой матушки: в 2008 году, к 10-летилетней годовщине ее упокоения она послала нам свидетелей толгского периода ее жизни. Такой матушку мы не знали. Чудеса, прозорливость, исцеления, могучие благодатные благословения — это все взгляд извне. А тут вдруг матушка открылась изнутри, из сияющей глубины духа, живущего в ней. От избытка сердца глаголют  уста. И все поступки тоже выносятся из сокровищницы сердца. Что потрясает в поучениях старицы? Обилие драгоценнейших подробностей! Никаких общих фраз. Все в живой конкретности бытия: достоверность, достоверность, достоверность! И сама речь матушки — необыкновенно живая. Простейшим народным языком говорит о сложнейших вопросах бытия.

Новый материал тут же был вставлен в главу («Наставница монахинь») моей книги «Помяните мою любовь», — в ее третье, Минское, издание по благословению митрополита Минского и Слуцкого Филарета, Патриаршего Экзарха всея Беларуси.

 

Прошло только 13 лет после того издания. Но мир неузнаваемо изменился и отдельное издание главы в виде брошюры представляется острой необходимостью.

Православные ведь не в вакууме живут. Надо жить трезвенно и понимать происходящее. Не напрасно процессы Новейшего (апокалиптического) времени так детально описаны в книге Откровения и так называемых Малых Апокалипсисах Библии!  

Ныне мы вступили в новый период Новейшего (богоборческого и христоборческого) времени — период глобальных мировых перемен. Предыдущий период диктатуры либералистической идеологии (1968-2022) открылся лозунгами сексуальной революции. «Запрещено запрещать». «Пролетарии всех стран, развлекайтесь!», «Товарищи! Любовью можно заниматься и в  Школе Политических наук». «Алкоголь убивает. Принимайте ЛСД». Движение было мгновенно оседлано глобалистскими элитами. Взлетела порноиндустрия. Дети стали помехой в развлечениях? — Вот и реки крови абортированных младенцев слились в некий океан. Началось массовое вымирание коренного населения западных стран. В демографические пустоты хлынули мигранты. Их принимали миллионами: не всем же ведь развлекаться,— кому-то надо и работать. Принимали под прикрытием фальшивого лозунга мультикультурализма. На внешнем контуре неоколониализм научился виртуозно действовать с помощью финансовых механизмов, юридических установлений (приоритет международного, а по сути западного, и, конкретнее, американского колонизаторского законодательства). Так, якобы бы законными способами за десятилетие была почти до основания разрушена экономика России, на секретнейших производствах сидели американские наблюдатели. Так и во всем мире крушилась экономика зависимых от гегемона стран. Контролируемое элитами растление находило все новые формы — вплоть до мощной государственной поддержки движения ЛГБТ-сообществ, до рекламирования трансгендерных извращений, лингвистических новаций (родитель № 1 и №2 вместо «папы и мамы», множество полов вместо мужского и женского)..

Нарыв должен был когда-то лопнуть. Он лопнул. Ныне мы живем в период, когда на защиту традиции (передачи света по поколениям) поднимаются все новые народы и страны.

Время перемен — новые шансы. На все времена апокалипсиса даны нам несомненные обетования. Врата ада, широко раскрывшиеся, не одолеют Церковь, представленную в книге Откровения в образе Жены, облеченной в Солнце! Ангелу Лаодикийской Церкви Христос советует скорей восстать из состояния теплохладности.

Как Церковь Христова просияет в сердцах людей? Ее слава — не в золотых куполах храмов, а в обилии благодати, умножающейся по мере приближения к Богу. Предела близости Богу нет, — учила старица Антония примером жизни и советами

Адресат настоящей брошюры — отнюдь не только монахи, но всякий человек, жаждущий полноты и плодоносности жизни. Без стержня целестремительности человеческой  жизни нет.

Рассказ о поучениях старицы ведется от лица сестры монастыря, приходившей к старице Антония. Ее цепкая память сохранила драгоценнейшие подробности. Этой живости впечатлений, в которой часто приоткрывается тайна, так не хватает нам порой в житийной литературе из-за давности событий! Многочасовые рассказы в течении трех дней записывались на диктофон и видеокамеру, потом расшифровывались, повторяющееся места опускались.

 

НАСТАВНИЦА МОНАХИНЬ

 

Монастырь Толгский большой, сто человек. С матушкой общались многие, можно сказать, больше половины монастыря, – совета спрашивали. А так, чтобы духовно окормляться, — было человек семь.

Разные люди идут в монастыри. Мы никого не отталкиваем. Матушка говорила[1]: «Ты, мать, никого не отбрасывай. Прислал тебе Бог — терпи. Уж не может она — дай ей на дорогу». В таком состоянии человек — не монах по существу, а только живет в монастыре. Когда началась перестройка, — душа плачет! — сколько мужиков-то сломалось, разрушились семьи. Стали люди прибиваться к монастырям. Приходят не те, кого родители поднимали в 3-4 часа ночи и вели с собой к заутрене. Приходят те, которые лба еще не перекрестили (ко мне вот приехала одна — она впервые исповедалась и причастилась).

Толга была первой женской обителью, восстановленной в России. И хотя многие жертвовали и помогали, от сестер требовался большой труд. Некоторые не выдерживали физически. Не успевала немощная плоть отдохнуть, и не было еще такого молитвенного состояния, которое преодолевало бы усталость. В ропот впадали, в уныние, отчаяние. Когда отчаиваются, готовы бежать из этой тесноты. А надо претерпеть, переждать, потому что рождение духовное происходит через боль. Нарыв созрел, прорвется, истечет гноем — и легко. А когда созревает — больно. Не всякая сестра справлялась с помыслами. Если их не отогнать, они полонят нас. Сестра не выдерживает, уходит из обители. Потом некоторые возвращались. Мы радовались, потому что мы единая семья, и если сестра уйдет, нам очень горестно, а когда она возвращалась, мы встречали ее как самого дорогого и близкого человека. Но не у всех хватало мужества потом вернуться.

А матушка, провидя, кто в таком бедственном состоянии пребывал, просила, чтобы эту сестру привели к ней. Или передаст ей подарочек. Или сама ее встретит, несколько слов скажет в поддержку.

Когда к матушке в келью приходил кто-то в страстном расположении духа, она сначала приведет в мирное состояние. К каждому у нее был свой подход. Гордым говорила нежно, ласково — душа сразу успокаивалась. В этот момент она всегда молилась. Начинала молиться раньше, как только у кого возникло желание посетить ее. Всегда знала, что придут или приедут. Сидим у нее, а она Неонилле (келейнице): «Нонна, у тебя осталось что-то, ты приготовь, надо покормить столько-то человек». Либо говорила: сейчас Паша-Валя приедут. Или: одесские приедут мои сестры. Посылает Неониллу: пойди встреть, они будут искать, как пройти, проведи их. Ей это было открыто всегда. И сестры когда приходили, она всех принимала с внутренней любовью…

Вообще старчество — особая харизма. Она Богом дается особо. Это избранники Божии, имеющие предназначение вести к свету всех, кого ни пошлет Господь. Кто-то с надеждой к ней шел. Кто-то, наоборот, готов бежать из обители, мы втаскиваем его, вопим: Матушка!!! Кого-то преклоним в смирении на колени, а кого-то и усадить не можем — в таком пребывает он буйном состоянии. А матушка уже молится, молится, говорит: «Ну садись, моя хорошая, что там у тебя? Да разве это беда,  ну и что там…»

Если кто-то в яростной обиде, в гордости оправдывает себя, матушка все это выслушает, покрывая ее немощь, пока не успокоит сестру. Если та не успокоится, то матушка будет всю ночь молиться о ней, будет переживать. И нас просит: «Сестры, молитесь, поклончики кладите за нее, чтобы пришла хорошая. Ой, да какая она хорошая, да какая певучая такая певчая — ну пока еще нет, но она потом распоется, пусть на клиросе стоит, вы уж ее там потерпите, пусть только никуда не уйдет, не пораньте ее… Мать Илария, ты ее не гони, пусть уж как она поет — взяла вторым голосом, а потом на третий перешла — ничего-ничего, ты ее и поставь между вторыми и третьими, пусть она поет, что может…»

А о другой сестре: она хорошая. Ну, будет все время убегать — враг ее так гонит, а она монахиня: ее не отпускайте, уговаривайте, сберегайте, надо с матушкой игуменьей поговорить…

Приезжали к ней и мирские люди из разных городов. Духовное делание они не спрашивают, а только об обстоятельствах семейной жизни. Матушка говорила на их уровне, доступно и просто. Скажет два-три слова, а они настолько емкие, имеют такую божественную силу внутри себя, что человеку сразу все понятно, все открылось и прояснилось. И они счастливы. Говорят: у нас больше вопросов нет. Они мучились несколько месяцев или лет — и так вдруг в одну секунду все разрешилось!

 

Матушка помогала сестрам постепенно освобождаться от греховных привычек. Прежде всего, от осуждения.

— Матушка, да мы просто разговаривали.

— Вот в этом твоем разговоре, ты этого еще не понимаешь, присутствовало осуждение, и Господь за это осуждение посылает потом испытания. Ты должна просто потерпеть. Если тебе очень больно, отойди в сторонку. Только не сердись, не злись на сестру, а старайся ее любить и говори: молитвами сестры такой-то помилуй меня грешную.

Зачем пришла в монастырь? Ты же пришла спасаться. Душа у нас бессмертная, — много она рассказывала, какая у нас душа в нетварном мире, она его лицезрела. — Ты пришла в монастырь ради спасения? Вот посмотри, что у меня на схиме написано: на терпение, на заушение, на поношение, на избиение. А как же тебя Господь терпел?

Сестра задумывается, съеживается. Если тебя ударят, – как же? – я сдачи дам. А матушка: нет, сразу поминай Господа, распятого на кресте. И мне матушка советовала: держи ум у Гроба Господня или у креста Распятого. Голгофа крепко помогает. Она дает плач. Ты быстро омоешься от греха. Какой это дар Божий — слезы!

— Ты ж помнишь 13 главу к Коринфянам (она часто заставляла перечитывать определение любви, данное апостолом Павлом). Вот ты ее открывай и проверяй, как у тебя сегодня с этим совпало. Любовь долготерпит, а ты ничего не потерпела. Ты даже малость не смогла потерпеть, что тебе сказала сестра, – ты обиделась. Обиделась! Разве монахи обижаются?! Монахи не обижаются. Монахи не сердятся. Монахи не мыслят зла. А ты про эту сестру подумала… Это мнительность, подозрительность. Зачем тебе эти грехи? О всех думай хорошо. И всем быстро прощай.

Часто она повторяла, чтобы мы сами не рождали грех.

— Вот вы поговорили с одной сестрой. Зачем потом другой рассказали? И понеслось, закрутилось по монастырю. Ни в коей мере. Вот поговорили вы? – всё! И больше никому. Зачем вы сеете столько греха? Сеете и словом, и действием. Блажен, кто положил молчанье на уста свои.

Остерегала нас от ропота. Роптали некоторые, что матушка игуменья жесткая. Матушка Антония говорила: а как же врач тело лечит, если серьезная болезнь? Ну, сначала мазями лечит, примочки делает, а потом-то тебя ножом разрезает. Больно? А вылечивает. Надо терпеть. Когда начинается кровопускание, то многие из нас не выдерживали. Матушка говорила: если быть в мирном духе, то и не заденет тебя и не больно тебе будет. Если ты сама всех любишь и тебя разрежут, то ты не ощутишь боли. Зло внутри нас.

Наставляла во всех искушениях выходить победителем: тот полководец из полководцев, кто себя смог победить.

— Внутри нас есть другой человек, не такой, как внешний. И внутренний наш человек должен взять верх над внешним. Господь сказал: дай сердце. Что у нас сердце? Страсти откуда исходят? Из сердца. Это ж не от нее. Она тебя рассердила? А сердитость где была? У нее или у тебя? В твоем сердце? Вот свое сердце и лечи. Никого не осуждай. Когда ты осуждаешь,  то Господь обязательно тебе попустит, чтоб и ты была так унижена, как ты осудила другого.

Так бывало. Сестра возроптала, что другая сестра по болезни не может выполнить норму: «Она, видите ли, болеет!» А матушка ей: ты не знаешь, как болеть трудно! Господь тебе покажет. Когда заболеешь, тогда поймешь, как тяжело было этой сестре. Ты ж себя будешь жалеть? Ты должна покаяться, что осудила сестру, — и не думать больше о ней плохо. А та все бушует: нет, это она такая…

Через какое-то время эта сестра заболевает, да так заболевает, что вообще ложится. Я прихожу к ней: мать, а ты помнишь, как матушка тебе сказала? Она отвечает: вот только теперь я могу сердечно покаяться. То я каялась, как матушка сказала, перед батюшкой, что на ту сестру обижалась и сердилась на нее, — а вот сейчас я как-то по-другому покаюсь, я ее от сердца пожалею, когда с ней такое тогда произошло.

Обличала за гордость: «Ты думаешь, что ты главный пупырь на этой горке». О нашем устроении говорила, что мы все в таких пупырях, и только тронь наш пупырь, так гноем истекаем и зловоние испускаем. И еще кричим, что нас тронули. Надо благодарить, что гной-то выпустили.

— Матушка, я сегодня такое дело сделала!

— Да ты ли его сделала? Ты-то кто? Кто ты есть? Это Господь тебе дал и тебе помог. А ты чем гордишься?

— Да, матушка, я не горжусь

— Ну, конечно, ты не так гордишься, но немножко погордилась. Мы ничего не можем доброго сделать. Только Бог в нас это творит.

Еще я говорю: я подумала… Она как засмеется: да как же ты подумала?! Как ты могла подумать? Чем нам думать? И ума-то у нас нет. Ум-то Христов. А нам-то его нужно еще заиметь. А он так не дается. Бедная вдова за две лепты купила. А у нас что есть? Мы ведь если даем… Ох уж, кто из нас последнее отдает? Никто не хочет отдавать. Мы все от излишков, от излишков. А когда вот последнее…

— Матушка, а что нам отдавать?

— Как что? Вот не могла ты это сделать, что тебе сказали на послушании. Ты уже устала – вот надо было пойти и это последнее и отдать. Встать, понудить себя и сделать это. И это были бы твои две лепты. Или попросили тебя о ком-то помолиться, а ты без сил с ног валишься. Ты забудь тогда о своем бессилии и помни только о сестре, которой именно в эту минуту требуется твоя молитва.

Со службы как-то идем, проходит сестра. Матушка: «Сегодня два ангела прошли. Всего у нас пять ангелов в обители есть».

— Матушка, а кто это?

— Да вы же их съедите и косточек не оставите.

 

Матушка внутренним образом видела нас постоянно. Что-то мы не поладим, придешь к ней, а она уже все знает. Говорит: ты зачем ей перечила? Тебе трудно было склонить голову пред ней? А как Господь преклонял главу за нас всех? Ты почему об этом не вспомнила? Всех, кто к ней часто ходил, она держала так.

Она говорила: пиши на бумажку, что ты говорила или сделала неправильно.

А когда человек уже навыкал смотреть за собой со стороны, матушка говорила: а теперь пиши мне помыслы твои. Вот сестра тебя обидела, а какой у тебя помысел был? Ты продолжала ли ее любить? Сохранила ли ты мир Христов? В течение дня, матушка говорила, нужно держать мир. Господь сказал: Мир Мой даю вам. Иго Мое благо, и бремя мое легко.

Она говорит, а у меня взрыв такой, я эмоциональная, страстная. Говорю: «Как же оно легко?!!! Матушка! Лег в страданиях и встал в тех же страданиях. А она голову так наклонит, и как бы так искоса, глазки такие хитренькие, и говорит: так ведь у Господа такая любовь! Я тут возмущаюсь опять, неуемная, говорю: так где же она?! 

— Так ты же не просишь?

— Прошу!

— Ну вот проси, проси каждую минуту и люби сама, люби! – Господь тебе ее и даст. Господь – сама любовь. И никто кроме Него ее тебе не даст.

— Да я люблю!       

— Ты-то еще не любишь. Господь скольких насытил? Пять тысяч. А ты – ну скольких ты там на кухне насытила? Так тебе еще продукты принесли. А у Господа было две рыбки – и скольких насытил? – Вот какая любовь!

 — Ну так Господь…

— Вот сразу мы оправдываемся. Не оправдывайся, а проси у Бога этой милости и верь, что Он тебе ее даст! Все маловерные! Не хватает у всех – ты же знаешь – живой веры.

— Матушка, как это, живая вера?

— А вот сказала тебе игуменья: сделай то. Ты верь, и делай, как самому Богу.

— Да я, матушка, так и стараюсь.

— Не-ет. Ты не стараешься. Ты вот сделай так, как САМОМУ БОГУ. Все свое самое лучшее старание вложи. И так каждый день себя проверяй. Вот если так будешь меня слушаться… И не обижайся ни на кого. Ты незлобивая, ты быстро прощаешь. Но ты такая шумная, такая горластая — постарайся от этого освободиться.

— Как, матушка?

— Ну, камушек себе возьми за щеку. И больше молчи.

— Да я бы с удовольствием молчала, но там ведь какая деятельность!

— Опять ты оправдалась! Вот в той деятельности замолчи.

— Ну так ведь спрашивают?

— Спрашивают – отвечаешь. Но сама-то не начинай никакой беседы – сама, своею волею. И если у тебя в суп нет, чего положить, – то ты спроси, конечно. Но такие беседы не заводи сама. Будешь каждый день говорить, что ты сделала.

Если я не сдержусь, то есть сама начну, приду к ней, а она: ну что, опять балякала? Я же тебя просила. Ты опять не сдержалась. Ты еще ни одного дня не выполнила того, что я тебе сказала. А если человек не выполняет, то он, конечно, восходит, но он ползет как червячок.

Матушка вначале смотрела то, что связано с делом. Говорила: как ты так можешь? Ты взрослая, умная. Зачем так делаешь? Это уже нельзя тебе делать. Становится стыдно, и начинаешь себя уже на этом контролировать.

С делом как-то попроще оказалось. А вот когда пошло с чувством, — совладать со своим чувством, то здесь застопорилось. И основательно. И это еще живо, горячность эта.

— «Ох, уголь! В одну минуту закипаешь». — Велела мне камушек в рот положить. Я камушек положила. Так с одного камушка — все равно проговорю в ответ. Она мне говорит: значит, горсть камней клади. — Я горсть в рот положила. Вхожу, сестры смеются. Я говорю: чтоб не ругаться с вами. Несколько дней так претерпела. Сестры уже не обращали на меня внимания, что я ненормальная маленько. Но пришел навык себя контролировать. Если и закипела в сердце страсть какая, то она уже не вырывалась наружу. Камушки не дали слову выбрасываться сразу. Потом камушки стали уже не нужны, когда преграду ты поставил внутри себя: слово не вырывалось.

Она говорит: «Теперь давай, чтоб в сердце не бушевало море страстное. А чтобы сердце не бушевало, нужно отслеживать помыслы».

Вначале мы писали, что совершили делом, словом, потом она заставила чувства свои наблюдать. Чаще всего мы с раздражительной силой сталкивались.

— Какое у тебя чувство возникло? Гневательное это чувство. А чувства появляются перед тем, как появился у тебя помысл. Ты же Иоанна Лествичника хорошо прочитала?

Она заставляла Иоанна Лествичника читать каждый день. Говорила: у Иоанна Лествичника описана лестница, по которой поднимались все святые отцы.

— Пришел помысел — ты его Иисусовой молитвой отгоняй, перекрести себя. Мы положили намерение: хотим спастись. А как – не знаем. Потому ко Господу должны обратиться: Господи, какими веси судьбами, спаси нас. Какое спасение у нас в монастыре? Послушание матушке игуменье, послушание старшим сестрам. Вот сказала сестра старшая сделать то-то – ты на нее не злись, не ропщи, а сделай от всей души. Ну не умеешь ты косить, но ты уж так постарайся, чтобы ты вся выложилась, как могла из последних твоих сил, с любовью. Ропот убирай у себя. Он отгоняет от тебя силу Божию. Не сердись. Именем Иисуса Христа отгоняй все это. Мало ли что сказали тебе, и тебе не понравилось, – ты молись. Что тебе до того? Ты неправа была – исправь работу. Тебе тяжело, ты не хочешь, – но ты переделай ее. Раз тебя попросили – переделай. Ради любви переделай так, как тебя просила сестра. У тебя сил нет? Так ты призывай на помощь силу Божию. Господь ведь тебя испытывает в этот момент! Господь хочет, чтобы ты еще потрудилась. Как ты от ропота избавишься? Если ты везде справляешься, везде успеваешь, везде ты хорошая, а ропщешь — как Господь тебя от ропота избавит? Вот Он и послал тебе сестру. Сестра говорит – да неправильно ты делаешь. Надо так делать. А переделать – это еще полдвора перелопатить. Вот и делай и не возмущайся. А со смирением: «Надо так? Буди благословенно!» И делай. Служение любой страсти увлекает наш ум и препятствует чистой молитве. А молитву нужно сохранять чистою в течение дня. Ведь много преград для нее: глаза у нас как фотоаппарат: щелк-щелк — нащелкали море греха. Уши наслушали море греха. И ты ведь и забудешь в том покаяться.

Оно, конечно, как бы не твое. Но ведь ты помнишь: с вожделением смотрел на жену — прелюбодействовал в сердце своем. Вот и наблюдай, что твое сердце говорит на каждый твой помысел. Если сердце туда отозвалось – вот и грех. Ты это записывай.

Так мы стали приходить к матушке на откровение помыслов: что я подумала о сестре, что я подумала в той ситуации. И матушка нас врачевала.

— Этот помысел ты вообще не должна была принимать. Ты услышала диалог и подумала о сестре, осудила ее. А ты должна была этот помысел отогнать именем Иисуса Христа. И ни одну сестру не осудить, ни другую. У сестры есть время покаяться – она покается и выше тебя будет. А ты будешь все время пребывать с бесом, которого приняла в душу.

Когда она видела нашу рас-троенность, говорила: все у нас троично, так как Господь нас по Своему образу сотворил. И как Бог-Отец рождает Сына и Дух Святый исходит от Отца, так это продолжается и в нас, и надо это восстановить. Новоначальным говорила: духовные законы – незримые. Они вокруг нас. Мы думаем, что только мы живем — вот я живу, ты живешь, другая сестра живет — и вот мы разговариваем, общаемся. Нет, еще есть и духовный мир. Сидим сейчас здесь, а с духовным миром мы тоже связаны. Невидимо. И со злым миром, и с добрым. Благодать Божия врачует человека, врачует разными способами.

Господь использует каждую возможность. Он может нас в одно мгновение преобразить, но Господь так не хочет. Он хочет, чтобы ты стала ему родной доченькой, чтобы ты сама Его полюбила, добровольно сама к Нему шла, а не тянулась ко злу, гневу, раздражению.

— Матушка, вот вы видите невидимый мир, а мы нет, вам легко.

— Блаженны не видевшие, но уверовавшие. Вы хотите, как апостол Фома, а награда-то больше тому, кто уверовал сразу по слову.

Детям, которые приезжали с родителями, она говорила: вот на солнышко смотришь, ведь одно же солнышко? Одно, а от него и свет исходит, и тепло. Так и Троица Святая. Она одна, но Отец всегда рождает Сына и от Отца всегда исходит Дух Святый. Не может рождать Сын, только Отец. И Дух Святый исходит от Отца. Не может по-другому. И все это одно целое, вот как солнышко.

Матушка говорила похоже, как об этом в книгах пишется, но она это говорила как-то необыкновенно. Я удивлялась: в такой вот сухонькой старушке, немощной, 90-летней, — откуда такое высокое богословие? И речь-то как лилась! Обороты слов были высокие, словно она книгу какого-то отца читала. Нераздельность Троицы так красиво  изъясняла, будто закончила Академию Лаврскую. А она жила духом высокого богословия, имела этот опыт.

— Ты в Бога богатей, чтобы в тебе Бог прославляем был. Чтоб Он твоими руками всё делал. Чтоб Он твоими устами говорил. Чтоб мысль твоя — была Божья мысль, а не от себя ты говорила. Мы должны жить в Троице.

Матушка это излагала необыкновенно. У меня — простите меня — не хватит такого богомудрия изложить всё это так, как она рассказывала. Рассуждения о Троице у нее в сердечной полноте были, я потом только у афонских монахов встречу подобное. Запела она мне «Троицу единосущную» тоненьким своим голоском. И она это так глубоко¸ всем сердцем прочувствовала! Мы, смертные, во тьме находящиеся, — не можем так ощутить. Но вот через пение неизреченное чувство Божественной красоты передалось мне, и она стала объяснять, как святые отцы объясняют, что такое есть Бог.

Для чего она мне это рассказывала? Для того, что человек милостью Божией должен восстановить в себе Божественное триединство. Догматическое богословие должно быть практическим. Богослов — кто славит Бога чистой жизнью. Не умом только надо Троическое богословие вычитывать и вымеривать, — а всей искренностью сердца принять, всей душою, волей, молитвой, глубиной самоотверженной жизни.

Говорила: всё из одного. Любовь, которая в Троице, и в нас должна быть. Человеку нужно в себе полноту любви обрести. Как Бог устроен, так и мы в Нем, — вот задача монашества: чтобы мы стали такие, как Бог. Господь в Евангелии нас к этому призывает. Будьте совершенны и святы, как Бог. «Вы боги» (по благодати). Вот такими мы должны быть.

— Но не такие «боги», — ты гляди! — не командуй над всеми!! Господь ведь нас не такими сотворил, а вот какими сотворил — мы и должны стать на земле, и собирать в свою котомку не тленные одежды.

Она критиковала католиков за неправильное понимание Троического единства, за то, что будут готовить почву антихристу, будут захватывать наши храмы. — «Ой, как будет трудно на Украине, и у нас будет тяжело, и во всех республиках. И сколько ересей будет и сект! Вы никуда не уклонитесь! Не уходите с монастыря. Это враг гонит. Господь многих позвал. Вы отозвались на зов Господень, вы чутки оказались. Не у каждого есть в сердце такая мера любви, которая удержит здесь. Надо себя силой воли удерживать».

Одной сестре, у которой, как какое искушение: «Ну, всё! ухожу из монастыря! Никого не хочу видеть! Всё, я поехала!» — матушка говорила: а ты напиши записочку, как один святой написал: «Не уйду из монастыря до самой смерти!» И как закрутит его, так он читает эту записочку. А братия заподозрили, что он колдует, говорят игумену: он какие-то заклинания читает. Игумен спрашивает: что ты там читаешь? Тот дает записочку: «Не уйду, все претерплю до конца своих дней». Братья были посрамлены своими помыслами». И матушка говорила: напиши записочку и доставай ее каждую минуточку: терплю, терплю, до конца дней своих терпеть буду.

— Да нет же терпения!

— А ты и проси его у Подателя терпения, у Господа. У тебя, его, конечно, нет. А Кто у нас Податель всяческих благ?

Придем к ней: матушка, вот просили любви, а нам попало!

— Просили любви? – Вот Господь и подает нам испытывающие обстоятельства, где у нас терпение любви и должно проявиться. Господь поставил тебя в горнило, где как сталь, оно должно закалиться. Ты просила терпения – а что поругания не терпишь? Тебя ругают – ты и терпи. Терпение — высокая добродетель любви, выше смирения. Ты просишь смирения? Вот тебя и будут смирять – ты же еще не чистый сосуд? Господь сказал: очисти сердце, и тогда мы со Отцем и Духом придем и сотворим обитель у тебя. Вот здесь, вот здесь Царство Небесное. Оно не далеко. Мы носим его, ходим с ним, но только никак не открываемся ему. Не хватает у нас дерзновения к молитве, не хватает решительности до конца довести свой подвиг, провисеть на кресте.

Чаще всего мы не терпели скорбей, становилось тяжело на душе – и матушка говорила тогда: «А ты — бегом на Голгофу, и припади, обними ножки Спасителя, посмотри на него: как Ему на кресте?! И твои скорби уменьшатся. И Он же подаст тебе и силы.

— Ой, матушка, не могу, тяжело!

— А как Господь крест Свой нес? Падал, натер плечи, упал крест, придавил Его, у Него и сил подняться нет. И ты так, взирая на Христа, неси свой крест. Господь всем дал крестик. И каждый должен его пронести.

— Ну, несем, матушка.

— Да вы никак не поймете, что значит крест нести. Крест нести – это каждый день благодарить за то, что Бог тебе сегодня дал. Нам все хочется чего-то большего. А монах должен желать только одного: соединения с Богом и ничего больше. Никому не завидовать. Никого не осуждать. Всех благодарить. И радоваться, радоваться, что Господь каждый день нам дает для большего покаяния и совершенствования.

 

Но главное делание монаха — молитва.

— Вы пришли в монастырь спасать душу? Чем ее будете спасать? Самое высокое дело — молитва. Сказано: непрестанно молитесь. На всяком месте нужно молиться. Вы думаете, что молиться – это вот закрылся в келье, сел и читаешь перед иконами. Да нет же! Больше молитва ценится, когда вы картошку перебираете и молитесь.

К сестрам, которые уже крепость имели молиться ночью, она относилась с особой внимательной любовью. Следила за теми, кто после великих трудов еще и бдение ночное имел. Молилась, чтобы силы у них не ослабевали и не случилось с ними духовного надлома.

Мы жалуемся: сестра всю ночь молилась, а днем она потом никакая и мы за нее должны работать.

— А вы потерпите, потерпите. Зачем восстали на сестру? Она ночью молилась за вас. Ничего-ничего. Сегодня проспится, завтра пригодится. Она всю ночь Бога славила — конечно, днем она засыпает. Нет в ней пока такой силы благодати, чтобы она еще и днем работать могла.

Монастыри открылись в нашей стране, а благочестия глубокого не было. Матушка сетовала: «Ой, какие вы все равно мирские! Вот пришли вы Господу работать, а с миром никак не расстанетесь, все им живете. А надо вытеснять это, надо, чтобы Господь царствовал внутри нас, чтобы Господь наполнял наше сердце и растворялись мы в Нем, а Он в нас. Сладостен Господь, сладостен».

Матушка всех контролировала духом. Из швейной мастерской сестра приходила к ней за советом духовным. Матушка ей определила каждый час вставать на молитву. А через какое-то время матушка говорит ей: «Ну, долго еще на часы смотреть будешь?! Весь ум у тебя в часах, а не в молитве… Ты не смотри на часы, какая тебе разница, ты читай ее, пой и пой, а ты все на часы, да на часы! Отвлекается ум твой от молитвы на часы.

Монастырь, говорила матушка, – это рай на земле. Сейчас трудимся, но монастырь должен напоминать райское место. И цветы должны быть и сады — как в раю. И тишина. Очень она любила кедровник наш. Говорила: хорошо там молиться, намоленное это место, где братия раньше молились. Сама любила там уединяться. И сестрам, которые любят молиться и уединении, говорила: когда есть минутка свободная, идите в кедровник, молитесь там. Там Матерь Божия являлась.

У кого было богатое воображение, мечтательность, — матушка это пресекала. Сестра говорит: мне нужна большая икона, чтобы я с ней разговаривала.

— Ну, ты посмотри на икону, но разговаривай в сердце с Богом. Не держи в уме этот зрительный образ и не представляй Господа никак. И Матерь Божию не старайся видеть (у некоторых было такое желание): падешь в прелесть, и беда может случиться.

Безропотное послушание много помогает молитве.

— Сказала благочинная: иди на то послушание – и иди, как бы если Господь тебе сказал. Зачем ты сразу потеряла благодать? Вот она тебе сказала, а ты разозлилась: почему меня?! И весь день ты в этой злости. Какая молитва у тебя была? Никакой! Исполняй радостно – и ангелы с тобой будут.

Многие любили читать духовную литературу. А у меня там целая библиотека была. Матушка смеется: «Монах Мних имел много книг, спал на них и не знал, что в них». Но она знала, что я читаю, и следила за тем, что читаю. Притом советовала: ты больше времени удели молитве и беседуй с Богом, Ему все поверяй. Что ты сестрам все рассказываешь? Все Господу расскажи и Матери Божией. Они лучше помогут, чем сестры. А сестры понесут по монастырю. И почему ты рассказываешь, что у тебя происходит? Не надо. Вот ты ко мне пришла, рассказала, а сестрам не говори, а то они завидуют и начинают неправильно молиться о тебе и сами неправильно молятся.

Как непрестанно молиться? Не получается.

— Ну ты хоть помни о Боге! Помни! А ты и меня вспомни. Вспомни, что я тебе говорила: помнить о Боге.

Вот так заболтаешься с кем-то, а потом: Господи, помилуй. Ведь рассеялся от болтовни ум. Опять начинаешь собирать, возвращаться в беседу с сестрой, говоришь: ну давай мы с тобой уже поговорим о Боге, а не вспоминать прошедшее. Чаще всего вспоминалось в беседах, чем раньше занимался, как жил и прочее. А это повреждает. Матушка за это ругала, говорила: пришел в обитель – все, что осталось за пределами обители, забыть навсегда.       И не возвращаться туда умом. Доколе туда будешь бегать умом, не начнешь молиться чисто.

— На службе слушайте сердцем, не ушами. Сердце должно отзываться на молитвы. Захотелось поплакать – и поплачь, захотелось о ком-то помолится – помолись. Но только не вспоминай, что суп у тебя подгорел. Такой помысел отгоняй именем Иисуса. Вот ты в своем уголке стой и отгоняй его Иисусовой молитвой. Читай, читай, сосредотачивайся на сердце, как тебе удобно. Ты можешь даже присесть, когда можно сидеть. Если чувствуешь боль в ногах, то лучше сядь, чтобы твой ум не ушел в ноги, чтобы не занимался твой ум этой болью в ногах. А ты сядь и с любовью молись Господу.

Порой зайдешь к ней. — Ну, ты была в храме?

— Была, матушка.

— Где ж ты была? Пустая вся пришла. Ты ж не молилась. Ты только и думала, что у тебя голова болит, да как тебе то-то сделать, да что ты прочитала – и всю службу ты в таком состоянии была.

А когда стоишь более сосредоточенно на молитве и с песнопениями, которые поются, душа твоя как бы сопереживает, проживает, тогда матушка потом говорит: «Ну вот сегодня, слава Богу, получше, получше…»

После того, как матушка побывала в Иерусалиме, она говорила: ну и где твой Синай? Господь приходит туда, где чисто. Ты же помнишь, что Господь Моисею сказал: изуй обувь…

— Матушка, это восточный обычай.

— Не восточный обычай, а вот нельзя туда даже вступить в обуви. Ой, ну как тебе это объяснить? Ну ты должна это все понимать. Это внешне. А в сердце – там же не такая обувь. Ругалась с сестрой? Обиделась? Вот это твоя грязная обувь. Господь в сердце вселяется, вот ты там все это и убери.

 

Пока не освободим сердце от страстей, матушка остерегала: «Рано, рано, рано углубляться вовнутрь. А то можно оказаться вместо Царствия Небесного в сумасшедшем доме. Если начинаем молитвенное делание и продолжаем служить какой-то страсти своей, хоть какой, то все равно в порабощении находится наш ум и чувства. Пока не освободишься от страстей — не будешь иметь чистой сердечной молитвы. Бог туда не вселится. Нужно стремиться к чистоте душевной, чтобы страсти не руководили тобой». Мы придем к ней, а она: «Ну что, молитвенница, с кем ты сегодня поругалась?

Мне говорит: «О, молилась вчера весь вечер, а сегодня зачем ссорилась?

— Я не ссорилась.

— Ты зачем оправдывалась?[2] Ты должна была просто поклониться сестре — как матушка игуменья учит? — прости, благослови, помолись исправиться. Вот это ты должна была кратко сказать — и не разрушать себя. А ты? Она тебе сказала, ты ей в ответ, она тебе еще, а ты еще в ответ, — и ты себя разрушила. Значит, тот мир, который ты с вечера намолила, ты всё! — опять расстроенная пришла ко мне. Ты не удержала то, что мы с таким трудом слепили за вечерним правилом. Пока не удерживаешь, хоть на что соблазняешься, чистой молитвы никогда не получишь.

Не все сразу могут творить Иисусову молитву. А сердце-то раскрыть можно не только Иисусовой молитвой.

Тем, кто был подвержен духу уныния, нерешительным и нетвердым в жизни, кто сгибался под тяготами обстоятельств и не мог выпрямиться, она говорила: «Да твоя молитва — «Слава Тебе, Боже»! Вот твои четки: «Слава Тебе, Боже»!

Если встречалась натура поэтическая, она говорила: «Ой, есть акафист хороший: «Слава Богу за все».

Одной сестре посоветовала: «Ты пой тропари. Ты же знаешь тропари. Какой ты любишь тропарь? Вот ты его и пой его, когда тебе тяжело. Обиделась на кого, — вот ты его и пой, ходи и пой».

— И что, только его, матушка, петь?

— Пой, пой, пока не станешь хорошей.

Матушка говорила, что если у тебя зазвучало внутри какое песнопение или псалом, то это не прерывать. Рекомендовала читать 24 молитвы свт. Иоанна Златоуста по числу часов дня и ночи. Ходи и повторяй: «Господи, не лиши мене небесных Твоих благ». А через час: «Господи, избави мя вечных мук». Какие краткие молитвы, а ты посмотри: все здесь сокрыто! Ты и проси: Господи, просвети мое сердце… Какая тебе понравилась, ту повторяй в течение дня. А потом «Милосердия двери отверзи нам», тропарь Казанской Божией Матери, часто она сама пела его.

Когда сестры не успевая вычитать свое назначенное правило, переживали, впадали в уныние, матушка им сострадала. Говорила: Господь милостив. Он уже принял твою молитву, что ты так плакала, что ты так мучаешься, страдаешь, и у тебя уж нет времени. — И ложись с Богом.

Мы ведь падали от усталости. Очень тяжелые труды. Камаз за Камазом идут — Крестовоздвиженский храм мы строили. Кирпичи передают из рук в руки. А ты уже не можешь. Кирпич выпадает из рук, разбивается. Дни бывали такие напряженные, и не было сил из этого уныния выйти. Матушка говорила: держите краткую молитву. «Да не могу я Иисусову читать, не получается», — одна говорит. — Ну, читай, что читается. Сердце можно открыть Богу любой молитвой. Даже просто: Господи, помилуй. Уж эту-то молитву помнишь? — и читай её».

 

Однажды я пришла к матушке: «Матушка, не идет молитва». А она: «Господи!!! К Тебе воззвах, услыши мя!!!» — Я как заплачу! Матушка провидела один момент моей жизни, еще в миру, когда я так молилась.

— Матушка, а можно так?

— Хоть всю ночь кричи. Хоть лежишь, хоть сидишь, кричи. Господи, подаждь милость! Подаст ведь милость? Знаешь, что подаст.

И так порой всю ночь и прокричишь. Но, бывало, ночь-то прокричишь, а утром уснешь. Надо на полуночницу, а ты проспал.

— Матушка, на полуночницу опоздала!

— Ну как же ты так? Ты в другой-то раз проси ангела-хранителя, чтобы толконул в бочок.

— Как просить?

— Так вот и проси: Ангеле Хранителю, да толкони меня в бочок!

И вдруг от толчка действительно просыпаешься, приходишь к матушке.

А она улыбается: «Ну что, разбудил тебя Ангел Хранитель?»

— Да, матушка, прямо кто-то толкнул.

— Да не кто-то, а Ангел Хранитель. Вот так с ним и живи, с ним как с живым и беседуй.

— А  можно так помолиться, чтобы его увидеть?

— Нет, Ангела Хранителя уж увидим, когда душа к Богу пойдет. Ой, как стыдно будет! Как будет стыдиться душа, что она делала на земле, и скорбеть, когда увидит своего ангела! Он ведь такой красивый! Он же не делает зла! Это мы все зло творим. Ангел-то тебя любит и вразумляет, останавливает нас, а мы все равно делаем.

Однажды после правила вечернего пришли мы, человека четыре, к матушке в келью. Мы беседовали и молились. И матушка много молилась сама. Потом говорит мне: иди в келью, молись. Только не усни! Я тебе помогать буду. С тобой вместе буду молиться.

Я ушла, а это был уже второй час ночи. Келейница моя уж спит, я не включаю света, села на кровать удобно и стала молиться, то есть непрестанно взывать: Господи Иисусе Христе… Голова у меня к левому боку склоненная была, вдруг такое сладостное чувство разлилось, не жарко, ни холодно, ни тепло, а вот такое, не знаю, словами как сказать, но сладостное такое чувство разлилось. И когда оно появилось — вот сейчас даже говорю, и в сердце так тепло становится. То есть там как-то исчезли и слова молитвы, а внутри молитва внутренняя, как бы беседа, пошла. Не знаю, сколько времени это занимало, но после того не хотелось спать, ощущалась такая легкость, так вот Господа любить. Стали понятны слова батюшки Иеронима Санаксарского. Когда он к нам в Рижскую обитель приехал, то сказал: как же сладостен Господь, как сладостен! Я спрашиваю: да как же сладостен? Вот это чувство сладости я ощутила по матушкиным молитвам, потому что когда к ней утром прибегу, она скажет: «Да-да-да, молись, молись, молись. Что ж ты так? Ведь Бог дал тебе силы. Что ж ты так до конца, до утра не молилась? Получила радость, радостью насладилась — и зачем потом пошли у тебя всякие воспоминания? Зачем ум туда отправила, что у тебя там было в детстве, детские откровения вспоминала? Дал тебе Господь молитву – и опять надо было молиться дальше, дальше. Нет предела в молитве! Не бойся, не бойся!

Конечно, она говорила, некоторые впадают в прелесть, — но гордые, гордые. А ты – чем тебе гордиться? Тем, что тебе дал Господь? – Так ведь это же не твое. Тебе гордиться нечем! И ты не останавливайся, продолжай… Если заподозришь прелесть, то спроси у знающего человека. Господь тебе его откроет, и он тебе посоветует, скажет, в прелести ты или нет.

— Нет у вас дерзновения к молитве. Вот вы говорите, что любите. Ты пришла в обитель спасаться. Спасаются чем? Первое делание – молитва. Но у вас нет еще такой молитвы. Вы молитесь внешне: бу-бу-бу-бу. Правило отчитали в келье: бу-бу-бу. Ты вышла в храме, читала шестопсалмие, – а чего ж не молилась-то? Ты каждому твоему слову сердцем внимай. И с Богом беседуй, разговаривай. Вот как мы с тобой разговариваем – так и с Богом надо говорить. Вот же Он, – покажет на иконы – вот Он, совсем рядом… Господь везде, ты же это понимаешь? – Понимаю. – Ну так почему не помнишь это? Что он везде и каждую минуту с тобой и во всем тебе помогает? И когда на послушании изнеможешь, пересиль себя, кричи: Господи, помоги!!! Ангеле-Хранителю, помоги мне! Пресвятая Богородица, помоги! И постарайся еще через  силу сделать. Сделаешь раз, другой, третий… а потом в тебе будет сила Божия, животворящая.

Саможаление в нас велико, нам мешает. А чтобы в духе родиться, надо не жалеть себя. Сказали тебе — иди и весело делай. Молись, и радостно все делай.

Другая сестра: так нет уже сил делать!! И радость никакая не идет!

— Надо пересилить себя. Видишь гору картошки. Ты же можешь нормально, радостно. А у тебя брань идет: «А! в этом холодном погребе, в этой грязи!» Ну, тебе не нравится картошка, а ты песни-то пой!

Жалко себя, свою плоть? Что ее жалеть? Посмотри, какая она дряхлая, посмотри на мои руки. И твои такие же будут. Ты пересиливай себя. Царство небесное нудится.

И в молитве особенно. Хочешь спать? Но ты хоть на колени встань, облокотись на кровать, но читай, читай. И не видишь ты уже текста – читай, кричи, кричи ко Господу сама, что хочешь Ему сказать. Надо справиться, надо победить врага. Ведь уже сколько раз Господь тебе давал, что вот встанешь на молитву и не можешь, засыпаешь, а как пересилишь себя, так откуда силы берутся! Было такое?

– Было, матушка.

– Вот так надо пересиливать и на послушании. Когда картошку перебирали, или на сенокосной поре, или когда кирпичи разгружали, когда совсем нет сил, призывай помощь Божию. И верь, обязательно надо верить, что Господь даст, непременно даст. Господь послушный. Это мы непослушные. А когда просишь, Господь сразу готов дать просимое, только мы, непокорные, мешаем своей строптивостью сами себе. И нет у нас… умилостивляем мы плохо. Словами просим, а надо просить всем сердцем. Из глубины своего сердца надо просить у Господа. И не требовать, и не роптать, что Господь не подал вам, а верить, что Господь дает все к лучшему спасению. Вот тогда ты потихонечку начнешь свой путь ко Господу.

Конечно, она говорила, милость надо творить, молиться мы должны непрестанно о других, — это главная милостыня монахов в каждом монастыре. Молитва за всех людей. Если у вас купина не загорится в сердце, где ваш Синай, – вы не монахи. Но молиться за других — это же кровь проливать. До седьмого пота молиться надо – так ты и потей. Ты вспоминай, как в Гефсиманском саду Господь молился.

— Что ты молитв так мало знаешь? Ну ладно, прости. Конечно, некогда учить. Бери молитвослов. Ты какую молитву любишь? Ну, вот к Матери Божией, - ну читай ее.

Я ее начала читать, прямо при матушке.

— Да что ты: бу-бу-бу? Читай, молись!

Я стала молиться и у меня слезы сразу потекли...

— Вот-вот-вот!….вот ты заплакала, а какие мысли у тебя? Эти мысли и продолжай, и разговаривай с Матерью Божией и беседуй, как у тебя пошло внутри. Иди сейчас в келью, свечу тихонько зажги, открой молитвослов, встань на коленочки и молись. И ту молитву, которая зажжет твое сердце, Синай в тебе зажжет, ты продолжай, молись теми словами, которые у тебя внутри рождаются … А когда это состояние пройдет, огонь в тебе угаснет – ты его сама не угашай! –  ты дальше продолжай молиться. И если какая молитва опять зажжет огонь, ту продолжай.

Я потом прихожу ней, говорю: матушка, вот я одно слово прочитаю…

— Вот и хорошо. Вот и хорошо, что с одного слова дальше у тебя и идет такая беседа. Вот эти молитовки, которые написаны в книге, они для воспитания нашего сердца. Они намоленные, эти молитовки. По ним две тысячи лет все молились. Смотри, сколько у нас святых! Все по ним молились.

Отмаливай грехи и плачь. Ты же знаешь, что царство Небесное у нас здесь — матушка показывает ручками – ты оттуда и взывай.

 

Матушка постоянно являла нам пример самозабвенной молитвы. Чаще всего она пребывала во внутреннем делании. Когда у нее никого не было, она сразу погружалась в это делание. Она очень быстро соединялась и пребывала в Боге, у нее всегда там было торжество, внутри служилось литургическое действо.

Когда она молилась, у нее от молитвы иногда преображалось лицо, оно начинало светиться. Тогда она сразу лицо в подушку закрывала, или, если она была в облачении, то сразу в схиму нырнет, и ничего не видно. И не поднимает головы долго-долго, особенно если ты заметил, что такое у нее преображение произошло. Она, как и батюшка Иероним Санаксарский, говорила: ну какой же сладостный Господь!

Нонна как-то говорит: матушка плачет ночи напролет. К ней невозможно подойти. Она рыдает, слезы льются потоком, не управляемые, матушка сострадает кому-то, крепко сострадает и молится. Я подошла, на колени встала: матушка, ну вот ты объясни нам окаянным, что это такое. Какое это твое делание, тебе данное? Она не могла говорить в этих чувствах, махнула рукой — потом. Когда она немного успокоилась, я спросила: что произошло? «Да они не понимают, ну я молилась ночью». А дух ее соединился с одним молодым человеком. Он сидел у костра со своим младшим братом и пел, и в этих песнях шла тоска о любимой. И открыто ей было, что не будет он с ней вместе, а ему нужно пережить эту внутреннюю борьбу, эту трагедию.

— Матушка, ну а ты что плачешь?

— Да вы не поймете. Это же любовь! Какие вы черствые! Это неразделенная любовь. Он страждет. Он сидит и поет песню, поет этому брату, высоко в горах.

Она видела их внутренними очами и несколько суток, дней пять, пребывала в молитве. Она его вымаливала, чтобы прошла у него эта тоска, и боль его души была снята.

— Матушка, так дух не имеет границ? Так можно о каждом молиться? 

— У каждого старца, у каждой старицы есть как бы свое молитвенное поле. И вот как соединил Господь, вот я о нем сейчас молюсь.

— А он хоть православный?

— Да нет… Но он верит в Бога.

И здесь же она стала говорить о семейной жизни: «Вы не понимаете, какая сила венца. Кто держал на голове венец и не предал по плоти друг друга, поднимаются на небе выше многих монашествующих. Венчание — таинство. Господь Сам участвует в богосоздании семьи.

— Матушка, а вот вы с супругом?

— Ну ты же знаешь, ведь он изменил.

Она очень переживала за первого своего супруга, молилась о нем. Я спрашиваю: Вы-то там будете вместе? — «Нет, он будет ниже меня». Крепко молилась она и о детях своих.

У сестер бывает превозношение, что ты вот уже в монастыре и как бы уже и спасся, — глупость такая человеческая. А матушка с благоговением относилась к семьям. Старалась их держать молитвой, чтобы Бог всегда в них был. При таинствах, она говорила, идет обожение личности, только человек не может удержать эту благодать. Она радовалась семьям детской чистой радостью. У нас очерствевшие, одебелевшие сердца, мы не воспринимаем так остро благодать. А у нее такая искорка внутри. Глазки у нее, смотрите, какие! Они у нее всегда были пропитаны духом. Погрузится в молитву и как бы спит. Сестры говорят: матушка спит. Я говорю: она не спит, а молится. Она незаметно коснется меня рукой и дальше пребывает в молитве.

Еще матушка очень плакала об убиенных детях, о том, что их кровью залит весь мир. И этот плач, такой глубинный, нельзя было остановить. Такое страдание! Все сердце разрывалось на кусочки. Когда она плакала о детях, и ты этот момент застала, то рядом находиться нельзя было. Боль передавалась физически. Даже и сейчас я говорю, а у меня  сердце покалывает. Она была пронизана вот этой болью.

Как она ее носила, трудно понять. И как она при этом удерживала себя в ровном, всегда радостном расположении духа.

Все это, что она говорила мне, поучая, потом пригодилось в жизни. Мне же пришлось потом быть настоятельницей, общаться с людьми.

Она показала мне, как вымаливать усопших. Она сама, как произнесешь только ей имя своих усопших, сразу говорит, где он находится, что нужно сделать, чтобы его вымолить. Мне сказала: одна твоя дальняя родственница находится в аду, назвала её по имени, рассказала за что. Я просила ее вымолить, она вымаливала. Матушка, ей можно помочь? – Да, да, вымолим, вымолим ее оттуда

Матушка всех нас держала на крыльях своей молитвы. Помогала сохранять молитвенное состояние в напряженных трудах монастырских и в молитве.

Когда, например, приезжали машины с кирпичом, по 8 длинномеров в день, и нужно срочно разгрузить, то это не по силам и мужчинам. А сестры ради Господа, не жалея живота своего, распинались на кресте. Матушка же своей молитвой укрепляла нас. Еще с утра она говорила: «Сегодня тяжелый будет день, кирпич привезут». — «Матушка помолись». Матушка молилась в келье. А когда уже физических сил не было, и ропот начинался, матушка приезжала на колясочке. Мы тут же воспрянем духом, откуда-то силы придут, отзывается сердце на боль другого. Превозмогая свою боль, ты уже у того, кто еле стоит, ты у него, вместо него берешь и передаешь дальше.

И в молитвах наших она была постоянно с нами.

У меня как-то разболелись колени, не могла на них встать. Адская боль сворачивала ноги. А приближался Великий пост, когда полагаются поклоны и коленопреклоненные молитвы. И вот, стою я на службе, и мысли полетели: ну как же я буду поклоны-то? И вдруг, как бы в ответ, почувствовала: матушка со мной соединилась. Я глазами в угол, где она стояла. Она повернула головку, мы встретились взглядом. Я мысленно: «Матушка, помолись за меня, чтоб хоть первую седмицу мне простоять и никого не смущать». И чувствую: мне так легко! Я стала молиться, стала каяться. Стою, слушаю службу, конечно, а внутренне у меня пошло такое покаяние! Служба закончилась, подхожу к матушке: «Матушка благослови». А она так тихонько: «Бог благословляет, не я. Помолюсь, помолюсь за тебя, не волнуйся, выстоишь, пройдут коленки». И действительно, всю первую седмицу поста я смогла простоять на коленях. Матушка говорит: «У тебя все прошло».

Такие диалоги мысленные были у нас не раз.

Матушка очень любила, когда с ней так общались мысленно, без слов, когда сядешь возле нее, и просто так посидишь, прижмешься к ее коленочкам, сидишь молишься, а она все за тебя сделает. И ты выходишь от нее такой окрыленный, ты готов горы свернуть, всех обнять, перецеловать, всех любить и весь мир любить. Она нас учила молчанию. Говорила: чтобы быстрее освободиться от своего ветхого человека, нужно научиться молчать.

Матушка учила нас умному деланию (об умном делании она не с каждой сестрой беседовала и не каждому вообще об этом говорила).

— Матушка, научи меня деланию внутреннему, Иисусовой молитве.

— Ты же знаешь, что пост, труд, бдение, деятельная молитва храма, потом твой подвиг, какой ты хочешь на себя наложить, — ты ведь знаешь, для чего это делается? Только для укрощения ослика[3] твоего, в котором пребывает душа, но ты должна сделать, чтобы там Бог поселился. Ум наш нужно подчинить божественной сущности ума. Истинный ум — это Бог дает. Ты не надейся никогда на свой ум — ты как будто его не имеешь. Ты знаешь, что он у тебя где-то блудит.

И ты только вот смире-е-нно, изо дня в день взывай, взывай о помиловании. Молитву нужно носить ради памятования Иисусова. Надо сердце зажечь Божественным таким огнем…. Ну, нетварным, нетварным. Ты же знаешь, что нетварный свет не такой, как солнышко… что внутри каждого человека это[4] есть. Господь просил Ему сердце дать. Нужно его очистить. Нельзя без того приступать к молитве. Нужно заботиться о чистоте сердца, блюсти чистоту. Любой молитвой мы оберегаем свое чувство. Если прежде не освободишься от страстей, в беду попадешь, попадешь в прелесть. Нужно сначала постом, молитвой, вот такой храмовой, келейной молитвой, потихоньку творить на всяком месте, навыкая творить молитву любую, хоть псалом пой. Знаешь псалмы, пой псалмы, поется — пой, только славословь. Славословь Господа. Человек должен пребывать в непрестанном славословии. Навык к непрестанному славословию достигай любыми средствами. Чистый ум, который от Бога, и стяжает монах.

То, что ты хочешь, Бог потом вселится, — вот сюда. Ты знаешь куда, ты у себя знаешь, куда. И точно покажет, надавит мне на это место, где вот это происходит.[5] Ты спускай молитву в сердце.

А внешне — нужно так вот сесть на скамеечку, принять удобную позу. Она даже мне говорила, когда у меня болели коленки, и низко я не могла сидеть: ты сядь в креслице, как тебе удобно, и читай молитву тихонько. Времени-то хоть мало, но уж ночью-то вы можете. И читай вот непрестанно. Так ла-а-сково разговаривай с Господом. Как ты просила маму? Как ты просила папу?

— Я папу не просила.

— Папу ты всегда помнила и душа твоя просила общения (матушка увидела тогдашнее мое состояние). И ты просила Господа об этом. Вот точно так проси и сейчас. Так ла-а-сково. Он же лю-ю-бящий Отец, ла-а-асково, не-е-жно разговаривай. И плачь, и плачь о грехах твоих, плачь, проси прощения у Господа. Все виноваты, никто не без греха. Только один Бог.

И вот разжигает мое сердце, чтобы пошло такое глубинное чувство и участвовало в молитве, чтобы внимание ума было привлечено.

— Голову наклони к сердцу и читай внутренним голосом Иисусову молитву. Голову держи расслабленною, она как просто повисшая на груди. Положи, как тебе удобно, руки. И внутри себя вот читай. Нежненько. Ты же любишь Господа? Не-е-жненько читай: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную».. А я читала короче. И она: читай короче. Ты же знаешь, что и одно слово может восхитить ум. Главное — сердце…

Акцент у матушки не только на «помилуй мя». Она произнесет: «Го-осподи» — и уже сразу тут тепло разливается, как она произносила. «Иису-у-се. И от слова «Иисусе» — теплота внутри. Так вот нежненько, ласково, тепло…Каждое слово в Иисусовой молитве у нее нежностью и любовью дышит. И сразу становится тепло внутри тебя.

Я даже не могу передать ее интонацию, потому что у матушки из глубины шел голос, полный необъятной, просто неописуемой нежности, любви такой, такого благоговения! В каждое слово молитвы она вкладывала внутреннюю силу, она бесконечная у нее была. Каждое слово имело глубину и мощь, вот как глыба или бездонное море.

— Вот папочку с мамочкой мы любим, ну вот так нежненько к Нему: «помилуй мя грешную». Ведь ты же осознаешь свой грех. Ну не просто произноси: грешную! Ну что ты так?! Не в устах сила, а в сердце! И можно только чувством вздохнуть к Богу — и ты можешь с Ним соединиться.

А четки?

— Уж если молитва идет, она идет без счета. Ты же знаешь, что она сама идет?! Потому что состояние такое, когда внутри у тебя голос, он сам это делает и творит…

У меня такое было. Я к ней пришла, а она: «Вот-вот-вот… — и дальше трудись». И тут же упал в грязь свою свиным рылом-то.

Потом я к ней приду, она начнет объяснять, и речи у нее не будет. Она пребывала всю ночь в молитве, в которой слов уже нет. Стану ее расспрашивать о себе, что я там в молитве делала, как у меня получалась, механика просто. Она говорит: не в механике дело. У каждого по-своему это происходит. Нельзя каждому схему. Нужно все равно быть рядом с таким человеком. Начать можно самому, но потом все равно придет у тебя такая стадия молитвенного подвига, что ты захочешь побыть возле таких людей, кто уже в духе пребывает. У тебя может пойти, она предупреждала, ты не пугайся, чтоб ты не подумала, что ты с ума сошла, да и не объяви это еще и всему монастырю, а то тебя и будут считать сумасшедшей, и будут от тебя шарахаться, потому что те, кто еще пребывает, как она сказала, во тьме смертной, то эти не поймут. Кто уже немножко различение духов имеет, то этот на тебя будет смотреть с добрым помыслом. А кто не понимает, будет смотреть на тебя либо как на сумасшедшую, либо как на больную, либо как в прелести находящуюся. Тогда ты будешь источником зла. Не надо его сеять в обители. И зависть, не нужно злую зависть рождать. Потому что когда еще только человек начинает восходить, в нем нет той глубины, той любви, покрывающей все. И он завидует: не ревнует о совершенствовании, что у этой сестры это есть и я так хочу, чтоб вот тянуться за ней, — а вот у этой есть, надо ее убить, уничижить, растоптать, чтоб ее и не было.

Вот такое плотское стадное  чувство. Оно, к сожалению, проявляется у нас еще, потому что трудно России, Россия на  новоначальном этапе духовного возрождения.

— Много дорог у Бога к сердцу человеческому, чтобы раскрыть его, чтобы человек стал жить Богом. Бог все использует, в орудие свое превращает. Нужно только наше смирение. Человек должен быть кроток и смирен. Не только пред людьми, а перед тем, что называется крестоношением. На каждый день Бог все попускает. Нужно это терпеть, переносить с благодарением и не роптать на свой крест. И тот, кто так вот мудро взял этот крест, он его вот ТАК! — несет. Как ЗНАМЯ. — А он вот ТАК идет. Вот ты ТАК со крестом и иди напролом!! (Монахиня N, подражая интонации старицы, поизносит эти слова с необыкновенной отвагой, подъемом, с победной силой, мужественно и торжествующе).

 

Мы много потеряли, когда матушка ушла. Такую старицу каждая обитель должна иметь, чтобы монахи рождались потихоньку в духе, как по лестнице прп. Иоанна Лествичника восходили. Матушка на каждой стадии духовного восхождения видела у всех эту божественную искорку, которую надо не загасить, а превратить в пламя небесной любви.

Институт монашества с глубоким духовным деланием в России еще не восстановлен. Он восстановится, конечно, через старчество. Но личностная харизма старца — одно. А нужно еще, чтобы люди имели такое смирение, чтобы могли выносить истину с любовью. Когда матушка Антония была на Толге, было так.

 

Здесь заканчиваются воспоминания свидетельницы толгского периода жизни старицы.

 

 

 

 

 

Послесловие

 

На одной из видеозаписей матушка, беседуя с духовными чадами, говорит удивительные, а, по сути, пророческие слова.

«Вот вы думаете, что я вам сейчас рассказала много кой-чего, – вы думаете, это так у вас останется? Не-ет! К вам это все привьется, вы этой жизнью спасаетесь... Вы можете такой хлебушек, кусочек, – вот вам на день! – И вы не умрете. И вам есть не захочется, почему? Потому что вы будете думать, как спастись, – понимаешь ли, нет?!»

25 лет прошло со дня кончины матушки, И все, кто на глубине общался с ней,  подтвердят истинность ее пророческих слов. С несомненностью чувствовалось: не от себя говорит старица, но что открывается ей свыше, ибо она всегда пребывала в Духе. Я, музыковед, спросил ее: «Матушка, вот то, что я пишу, — это мой гражданский долг, или имеет отношение ко спасению?» — «Имеет», — ответила она. Дала заповедь «Молись о всех. О всех! О ВСЕХ!!» — с нарастанием чувства значимости произнесла она повторяющееся слово. Все последние 25 лет ее слова ощутимо прорастали вглубь, и каким-то неведомым образом проливались в музыковедческие и иные труды. Без проросших в меня слов старицы мне и в голову никогда б не пришли мысли, которые приходили.

Что чувствуем мы, читатели, по прочтении брошюры? После концерта гениального исполнителя слушатели не могут просто так разойтись по домам. Они делятся друг с другом восторгом, вспоминая те или иные фрагменты бессмертной красоты.

Не так ли и у нас сейчас? Не можем просто так расстаться с прочитанным. Есть в нас какая-то тайная уверенность, что советы старицы как-то привьются к нам и проявятся в жизни.

Не поделиться ли и нам восторгом от прочитанного? Как это матушка, простая казачка, с такой небесной легкостью посрамила картезианство, закабалившее мир! Cogitoergosum. «Мыслю, следовательно существую». — А матушка в простоте слога урезонивает горделивых: «Да как же ты подумала? Чем нам думать? И ума-то у нас нет. Ум-то Христов. А нам-то его нужно еще заиметь. А он так не дается. Бедная вдова за две лепты купила …»

А совет: делай как САМОМУ БОГУ! Не следовать ему — как жить понарошку. Врать  себе — жить против себя. Велика тайна соборности. Господь говорит: «Где двое или трое собрались во имя Мое, там Я посреди них». Ну, почему бы тебе тут же и не проверить: а сейчас Господь мог бы встать между нами? Если нет, — исправься, чтобы пребывал с тобой Христос неотступно.

А то, что матушка учила искать близости Богу соборно, а не для себя лично? Соборна душа человека —  по образу Божественной любви. Соборна Церковь, в которой невозможен разрыв между Церковью воинствующей и торжествующей на Небесах. Соборна последняя цель творения мира, а, следовательно, и каждого человека и всех людей: Царство Божие. В откровении прп. Серафиму Саровскому Христос определил условие спасения человечества: оно спасется, если соединит церковную и светскую стороны жизни.

Восторг после концерта гения длится вечер, от силы неделю, а последействие слов старицы простирается на десятилетия и до смерти. Не в нас причина, а в верности слова матушки, пропитанного Духом, и в обещания молиться за всех. Она всегда была верна своим обещаниям. Как-то, приехав в поселок «Фосфоритный рудник» погостить у старицы Нилы, проходила она мимо сада, восхищаясь дивными яблоками. «Бери, сколько хочешь», – предложил радушный хозяин, сам нарвал ей яблок, а денег не взял. Матушка сказала ему тогда: я отблагодарю тебя. Прошли года, а к радушному хозяину пришла смерть. Неожиданно в этот момент приехала матушка, сказала родственникам: знаю, что умирает. Увидев ее, умирающий сказал::«Спасибо тебе». – «Вот видишь, я отблагодарила тебя», – ответила матушка. Она приехала к нему в самый великий и трудный момент жизни проводить его в иной мир. Кто оповестил ее — Ангел Хранитель? Дух Святой? А саму матушку проводит в селения иного мира святитель Николай, явившись ей не в теле. «Матушка, ты кого-то видишь?» — спросила келейница, заметив долгий внимательный взгляд умиравшей, обращенный к пустой стене, на которой не было икон. – «Вижу», – прошептала она. «Кого, матушка?» – «Николая Чудотворца». – «А что он делает? Он говорит что-то?» – «Нет, смотрит». Когда в Духе, слов не надо. Кто бы нежно посетил нас в самый великий и страшный час жизни?

Масштаб духовной личности матушки огромен, далеко выходит за стены монастыря, как бы и за рамки брошюры. Но в ней, посвященной 25-летию со дня кончины старицы, обойти молчанием главное ее делание в мире было бы неправильно.

Образовался в мире дьявольский порочный круг: аборт ожесточает душу, озлобленная же душа требует новых жертв, и так эпидемия детоубийств разрастается неостановимо. В порочный круг, как в водоворот, всасываются окружающие и, словно в смерч, — все стороны общей жизни. О, бедствие! «Злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски» (слова потрясенного пророка Исайи), Сивиллы, девы-пророчицы античного мира, авторитет которых у первых христиан был высок из-за их предсказаний о Христе, обращаются непосредственно к нам с обличением: «Увы, несчастные люди, рода последнего в мире! Злодеи ужасные! Как же не понимают глупцы, что если жены не будут рождать детей, то род человеческий иссякнет»?

Злодеи! А зачерствевшая от массовых абортов душа никакого злодейства в них не усматривает: так, стандартная медицинская операция. Якобы. Нечувствие угрозы — самая большая угроза для человечества. Все человечество вышло и выходит не из колыбели. Оно вышло и выходит из утробы материнской любви. А когда природной любви матери и младенца коснулся нож дьявольской злобы, что случилось? Где убита любовь, там не может быть и Бога. Ад зашевелился в ожидании обильной добычи.

Преподобного Гавриила Ургебадзе в келье, после того, как он  отслужил молебен о размножении грузинского народа, посетило видение. Два воина ввели его в большой дом без креста. Заперли за ним двери. Когда глаз привык к темноте, Гавриил увидел на каменном полу множество мертвых окровавленных детей размером в палец. А из щели в потолке сыпались все новые и новые дети. Все было в крови. Через какое-то время раздался голос: «Идет»! Вошедшие стражи встали у входа и выхода и чего-то ждали. Взглянув наверх, Гавриил увидел в окружении ангелов и святых Пресвятую. Богородицу. «Вот он, который просил о размножении грузинского народа», — указали воины на Гавриила. Богоматерь строго взглянула на Гавриила и, показывая на окровавленных детей, обратилась к нему: «Этого ты просил»?!» — «Я так испугался, узрев разгневанную Богоматерь, — рассказывал блаженный, что не знал, куда бежать. Никому не пожелаю видеть такой Царицу Неба и Земли»!

Но неужели нет выхода из бесконечно разрастающегося порочного круга детоубийств и стремительного очерствения душ? Внешним образом разорвать порочный круг невозможно, потому что причина не вовне, а в невидимой духовной глубине. Невозможно хотя бы и потому, что число сторонников аборта статистически превысило число противников, и разрыв увеличивается. Своей силой из капкана дьявольской злобы не выбраться никак. Вот Митрополит Всея Америки и Канады Иона возглавил 400-тысячный марш за жизнь. Его тут же объявили сумасшедшим. Вот в иные годы экспансивный президент Трамп вновь встретит тот же традиционный марш за жизнь, умудрится даже провести закон, ограничивающий субсидирование абортов, а Байден тотчас его отменит. Что такое четыреста тысяч? Малая доля процента населения Америки. И так повсюду. И за деньги тоже не купить материнскую любовь.

Выход все же есть, духовный, — и доверен он старице Антонии для всего человечества. Доверен Той, Которая вела ее, как мы помним, через все испытания жизни. После откровения-завета Пресвятой Богородицы решение кажется очень простым (однако до простоты человеческим умом дойти невозможно). Вот оно, решение: молитвами за младенца надо стяжать небесную, божественную любовь, а она бессмертна! Она умереть не может. Она возносится в вечность Царства Божия, увлекая с собой примирившуюся мать с ее навеки живым и навеки любимым младенцем. А что на земле? Земная жизнь тоже исправляется. Проверено на практике! Мужья бросают пить, смертельные болезни уходят, выжившие братики и сестренки убиенных перестают буйствовать. Многие из таких случаев описаны в моей книге о старице, в главе «Всенародная беда детоубийства».

Действие закона спасительной любви старица распространяла на страны и народы. В письме двенадцати одесским дочерям матушка писала по поводу случившегося Чернобыля: «Как жаль, что вы меня плохо поняли», имея в виду недостаточность их молитв за всех убиенных в абортах. А как надо? Вспомним из прочитанного, как молилась об убиенных сама старица!

Чернобыль был первым звоночком к покаянию. То ли еще будет за пренебрежение к завету Богородицы! Матушка предсказала муки Украины,  лидировавшей по числу абортов: расколы в церкви, захваты храмов и святынь, и эти пророчества зафиксированы в моей книге задолго до того, как мир стал свидетелем случившегося. И ныне митрополит Морфский Неофит (Кипр) тоже связал участь Украины с абортами.

 

В единстве круговой связи жизни и сердца возможны два варианта, лучший и худший: в направлении света или тьмы.. «От избытка сердца глаголют уста», Что там? Там, говорит Христос, может собираться  сокровище доброе или злое. Как слушаем? «Наблюдайте, как вы слушаете», — говорит Господь. Душевные и духовные слушают не одинаково, Как воспринимаем случающееся? Тоже не одинаково, Молимся как? Молитва струится из светлой сердцевины души и рассыпается, как пыль, от примеси зла. Как мыслим? «По силе жития бывает познание истины» (Исаак Сирин). Как живем? Если в сердце свет, — то и в делах жизни. И тьма найдет выход наружу. Вспомним матушку: «Она тебя рассердила? А сердитость где была? У нее или у тебя? В твоем сердце? Вот свое сердце и лечи».

Убийство безвинного ребенка — злодейство чудовищное. Оно рассекает богозданную связь любви, из которой произрастает жизнь человечества. Именно поэтому столь сильно влияет оно на судьбы мира. Убивая ребенка, мать наносит смертельную рану своей душе, ибо всякая душа созданасоборной, и пред судом Божиим предстанет либо возросшей к небесной любви, либо ожесточившейся в дьявольской самости.

Следствия детоубийства распространяются во все стороны. На первый взгляд, склоки в семьях, пьянства и буйства, ссоры во всем мире и по любому поводу, недовольство всем на свете, война всех против всех, озлобление в братских народах, угроза массовой бойни на планете,дукавое законодательство, дурость  системы образования, цифровизация сознания, близость чипизации населения Земли, костляво-бездушный формализм, бесчеловечность, черствость в отношениях и прочее, и прочее, и прочее, — кажутся явлениями разнородными и не связанными меж собой. Однако злой корень у них один. Почему так значим в жизни современного человечества грех аборта? Именно потому, что человечество выходит на свет не из колыбели, — много раньше. Раньше колыбели — материнская утроба; и там созревает первая, богозданная природная любовь, которая призвана преобразиться в духовную и небесную. Каков идеал этого начального периода воспитания человечества? У святых родителей,  молящихся за детей от зачатия и раньше, за эту соборную любовь вселяется в утробного младенца благодать и воспитывает его, готовя мозг и сердце к особой духовной жизни. Если б не так, то как объяснить, что новорожденные отказываются от вкушения грудного молока в постные дни? (Старица Антония говорила о важности молитв за детей, которые придут в мир).

И если уж туда, в святая святых человеческого рода, забрался убийственный дьявольский хлад — что худшее могло бы произойти на Земле? Нет любви в семье — неоткуда взяться ей и в человечестве. Как не распасться браку? Бессмертная любовь заменена сексом, сделкой партнеров  на время. Неоткуда произрасти и любви к Богу. Из камня не вырастут святые стремления к небесному совершенству, чистоте, святости. Произнесет ли кто слово «целомудрие»? Заплюют. Свирепую диктатуру дьявола люди перестали замечать. Помрачение ума провидели святые отцы: Антоний Великий говорил: все станут безумными, а если найдется кто в здравом уме, скажут: он безумствует. Эпоха либерализма (1968-2022) возвела новый, мировой Содом. Всемирная организация здравоохранения отменила представление о половых извращениях. Теперь они норма, их носители продвигаются на командные посты в государстве, армии, культуре, в иных сторонах политической жизни

Из убийства небесной любви в зародыше отношений матери и ребенка образуется в обществе все скопище многовидного зла: предательство, коварство, стяжательство, корысть, воровство, убийства… Если Бог есть любовь, то и все грехи — против любви.

Как не раствориться в бесконечности, но увидеть все как в фокусе, собрав в едином взоре беспредельное разнообразие сущего? Надо обратиться к высоте мысли святых отцов. Они мыслили не в картезианской прямоугольной системе координат, все разрознивающей.

Они мыслили в полярной системе координат, все собирающей.

«Круг аввы Дорофея»:  Бог центр, люди радиусы, ближе к Богу — ближе и меж собой, И наоборот: только посреди любящих поселяется Бог, открывается Божие Царство, которое, по слову Христа, в нас есть.

Сближению одновременно по двум координатам противоположно удаление людей от Бога и друг от друга.

Движение в сторону ада тоже развертывается одновременно в двух координатах. На радиальной оси (соединяющей творение и Творца) гордыня человеческая есть отражение гордыни дьявольской. Дьявол — онтологический аутист. Любви Божественной он противопоставил свою самость. Тем же занимаются и увлекшиеся его образом люди.

На оси людских отношений дьявольская закваска гордыни порождает высокомерие, тщеславие, честолюбие, осуждение, презрение,  стремление унизить, вплоть до жажды человекомучительства. Если самость уязвлена, — поднимаются зложелания, зависть. Ярость неблагородная вскипает, как волна. Идеология (вера с отрезанным Небом) взвихряет миллионы душ к безрассудству.

Только божественной мудростью святых отцов, мыслящих в полярной системе координат, можно воспринять высоту завета, данного старице Антонии.

Женщине, выкинувшей убиенное дитя из сознания, ничуть не помогут вопли о «себе окаянной», младенца меж тем извергшей из сердцевины желаний. Это эгоизм, дьявольский аутизм. Пораженная им душа, созданная соборной, дабы и в ней могла жить любовь Божия, — эта плененная эгоизмом душа не может наследовать Царства Божия, если только…. Если только действенным образом не примет в себя слова Христа о нерасторжимости любви к Богу и к ближним. А кто ближе ребенка, которого не захотела выносить во чреве?

Женщина спасается чадородием. Не следует понимать эту мысль апостола Павла плоско и низко. Женщина — не корова. Ее служение — самое высокое, выше всех служений. Она — священник для вынашиваемого младенца. Она — носитель Божественной любви, которой вскармливает свое дитя. Никто, никакой святой не может заменить ее на этом священном поприще. Ради ее священного служения освобождалась она ранее от обязательности многих иных служений.

Убив же ребенка, она убила себя. Родила ожесточение души, которое по закону соборной природы человека пустилось рушить мир. Кто шипит по всей планете ложь дьявольскую: «нарожали детей, плодят нищету»? Детоубийцы. Они глядят с глянцевых страниц журналов, они рвутся командовать всеми, вести за собой. Но что делать женщине, душа которой еще жива, еще не прошла точку невозврата, и живет еще в ней боль о свершившемся? Постараться поскорее ее забыть? Это путь в ад.

 Педагогика любви Пресвятой Богородицы открыла выход. Душа  детоубийцы спасется покаянием! Но только истинным покаянием. А истинное покаяние вырастает из любви, любовь же рождается из труда молитвы о тех, кого убила. Самовнушением выжать любовь из себя невозможно. Но молитва, которая есть богообщение, дарует ее, парящую над землей. С ней приходит и то, что обычно бывает в дар покаянию, утешение небесное. Следом идут изменения во внешней жизни, ибо живущий и жизнь — стороны одного нерасторжимые. Растет надежда на спасение. В царство Божие детоубийца может войти только вместе с возлюбленным младенцем, и никак иначе.

Все в мире судится последней целью, ради которой Бог создал мир. Эта последняя цель, Царство Божие, — есть мерило всех частных вопросов. И никакого иного критерия, кроме суда любви, быть не может.

Теперь, после святоотеческого анализа ситуации, понятно, почему никакие, даже самые бешеные споры относительно законодательства об абортах, никакие марши за жизнь, никакие центры по защите материнства и детства, никакие деньги на помощь многодетным семьям (что само по себе хорошо) — не исправят коренного повреждения в душах? Гнилая душа все обратит во зло и недовольство всем на свете. А на спасительном пути, открытом Пресвятой Богородицей, восстает душа из бездны сатанинского мрака, и тогда чудесным образом изменяется жизнь во всех ее проявлениях.

Дарованное старице Антонии откровение о молитвах любви — словно солнечный лучик в сегодняшней смуте мира, в головах и в жизни людей. Дивный дар упований и для нашей страны! Продолжает и она убивать детей, оскудевая коренным населением. Но если, следуя завету Пресвятой Богородицы, примирится Россия с миллионами зарезанных младенцев, то, выбравшись из зомбирующего порочного круга ада, станет она землей надежды и спасения в мрачные времена антихриста. Станет святая Русь «Женой, облеченной в Солнце», как о том в слух всей Земли говорит книга Откровения в завершение Библии и в завершение всей истории испытаний человечества. Всемирный вопль покаяния, по пророчеству Серафима Саровского, изойдет из России. Это время пришло и приходит.

Теперь уже готовы мы поставить точку в завершение брошюры? Чего-то все же не хватает. Не хватает благодарной молитвы,

Христос сказал: «Где Я, там и слуга Мой будет». Упокой, Господи, и возрадуй блаженную старицу Антонию в Царстве славы Твоей, и нас, читателей и всех людей, — помилуй!